ИМЕЮ СКАФАНДР - ГОТОВ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ! - Страница 38

— Да, но вы не виноваты.

— Я Ему так и сказал. Но поди объясни Ему! Да брось ты хвататься за свою пилку для ногтей, я же говорю, кто старое помянет…

И наконец я узнал то, что интересовало меня больше всего. Когда я в пятый раз заговорил о Крошке, Толстяк спросил:

— А какое тебе до нее дело?

— Да просто хочу знать, жива ли она.

— Жива, конечно. По крайней мере, была жива, когда я ее в последний раз видел.

— Это когда было?

— Больно ты любопытный. Здесь я ее видел.

— Так она здесь? — с надеждой переспросил я.

— О чем и толкую. Шляется где попало и все время под ногами путается. Живет, надо сказать, как принцесса. — Толстяк поковырял в зубах и нахмурился. — Никак не пойму, почему ее Он обхаживает, а на нас наплевал. Неправильно это!

Мне это тоже казалось странным, но по другим причинам. Трудно было представить себе отважную Крошку любимицей Червелицего. Либо здесь какой-то секрет, либо Толстяк врет.

— Так она же под замком?

— А что толку ее запирать? Куда она отсюда денется? Я подумал над этим. Действительно, куда? Шаг наружу означает самоубийство. Даже будь у Крошки скафандр, а уж он-то наверняка заперт, даже окажись под рукой корабль без экипажа, в который она сумеет забраться, корабельного «мозга», маленького приспособления, служащего ключом к системе управления кораблем, ей все равно не найти.

— А что стало с Мэмми?

— С кем, с кем?

— Ну, — я запнулся, — ну, с тем инопланетным существом, которого я нес в скафандре. Ты должен помнить, оно же было там, когда вы нас нашли. Что с ним? Оно живо?

— Эти насекомые меня не интересуют, — хмуро отрезал Толстяк, и больше мне ничего вытянуть из него не удалось.

Но теперь я знаю, что Крошка жива, и из горла наконец исчез комок. Она здесь! Я стал обдумывать возможность подать ей весточку.

Намеки Толстяка на то, что она подружилась с Червелицым, нисколько меня не беспокоили.

Верно, что Крошка вела себя непредсказуемо, а иногда и просто ужасно, доводя меня до белого каленья — глупо, высокомерно и просто по-детски. Но она скорее сгорит на костре, чем предаст, у Жанны д'Арк не было такой силы духа, как у нее.

В камере установилось натянутое перемирие. Я держался в сторонке, спал в один глаз и старался не засыпать, прежде чем не захрапят они. Кинжал я всегда держал под рукой, со времени их появления в камере я не мылся, чтобы не подставиться под удар. Тощий просто не обращал на меня внимания. Толстяк вел себя почти по-дружески и всячески показывал, что не боится жалкого оружия, хотя, по-моему, только притворялся. Во всяком случае, мне так показалось во время конфликта, возникшего во время кормежки.

Сверху сбросили три банки. Одну подобрал Тощий, вторую — Толстяк, Когда я осторожно, кругами, приблизился, чтобы взять третью, он схватил и ее.

— Отдай ее мне, пожалуйста, — сказал я.

— С чего ты взял, что она твоя, сынок? — усмехнулся Толстяк.

— Три банки, трое людей.

— И что с того? У меня сегодня аппетит, видишь ли, разыгрался, так что вряд ли смогу с тобой поделиться,

— У меня тоже. Так что не валяй дурака.

— Ммм… — казалось, он обдумывает мои слова. — Знаешь что? Пожалуй, я тебе ее продам.

Я заколебался. До какой-то степени его позиция казалась логичной. В самом деле, не мог же Червелицый зайти в магазин Лунной базы и купить консервы; по всей вероятности Толстяк и его партнер покупали их на свои. И почему бы мне не подписать долговое обязательство хоть на сотню, а той на тысячу долларов за банку? Деньги больше ничего не значат, а его это ублажит.

Нет! Поддайся я сейчас, лишь бы только получить свой паек, и он сядет мне на шею. И кончится это тем, что я стану прислуживать ему и вилять хвостом, лишь бы поесть.

Я показал ему свой жестяной кинжал:

— Будем драться.

Кинув взгляд на мою руку, Толстяк улыбнулся во весь рот:

— Ну что ты сынок, шуток не понимаешь? — И бросил мне банку. Больше споров по поводу еды не возникало.

Жили мы как «счастливая семья», которую любят показывать в бродячих зоопарках — лев в одной клетке с ягненком. Зрелище впечатляющее, только вот ягненка приходится все время заменять,

Толстяк любил поговорить, я многое узнал от него, хотя с трудом был способен отличить правду от вымысла. Звали его Жак де Барр де Виньи («Зови меня Джок»), а Тощего — Тимоти Джонсон. Однако сдавалось мне, что настоящие их имена можно узнать только, основательно изучив полицейские объявления о розыске преступников. Джок всячески пытался показать, что знает все и вся, но вскоре я пришел к выводу, что ему ничего неизвестно ни о происхождении червелицых, ни о их дальнейших планах. Червелицый вряд ли стал бы вступать в беседы с существами низшего порядка, он просто ездил на них, как мы на лошадях.

Очень охотно Джок рассказал мне следующее:

— Да, девчонку заманили мы. Урана на Луне и в помине нет, все эти басни о нем на сопляков рассчитаны, чтобы завлечь их туда. Так что времени мы впустую потратили изрядно, а есть-то человеку надо?

Я ничего не ответил, чтобы не перебить поток информации. Однако Тим буркнул:

— Заткнись.

— Да брось ты, Тим! Ты что, ФБР испугался? Думаешь, легавые тебя даже здесь достанут?

— Заткнись, говорят тебе.

— Сам заткнись. А мне поболтать охота. Дело было плевое, — продолжал Джок, — эта малышка любопытна, как семь кошек. А Он знал, что она прилетит на Луну, и знал, когда. — Джок задумался. — Он всегда все знает, на Него очень много людей работает, и некоторые из них — большие шишки. Так что мне всего-то пришлось пошататься по Лунному городку и с ней познакомиться, потому что наш Тим никак не сошел бы за доброго дядю. Разговорился я с ней, угостил кока-колой, наплел всякого такого о романтике лунной геологии. Потом вздохнул и пожалел, что не могу показать ей наш с партнером шурф;